 |
|
→ Главная → Проза → Сказки → Ссылки |
Талантов творческая связь(А.П.Чехов и Н.С.Лесков)Человеку несведущему может показаться несколько странной и к тому же загадочной дружба Лескова и Чехова. В октябре 1883 года, когда состоялось их знакомство, Лесков был в зените литературной славы, Чехов же делал лишь первые шаги в литературе. Да и разница в возрасте – 30 лет! – вроде бы не благоприятствовала возникновению дружеских отношений. И все же прочная связь возникла и с каждым годом крепла. Очевидно, для этого имелись серьезные основания. Начать с того, что в творческую жизнь Чехова Лесков вошел очень рано. Об этом мы можем судить по его письму к брату Александру (1883), в котором Лесков назван «любимым писакой» (1), и конечно, знакомство с ним явилось крупным событием в жизни юного писателя. Все в Лескове изумляло Чехова. Всеобъемлющая эрудиция, превосходное знание жизни, а главное – талант, яркий, самобытный, рождающий невиданные по художественной силе образы. Предметом неподдельного восхищения явился язык Лескова, удивляющий богатством ресурсов, образностью и экспрессией. Привлекали и чисто человеческие черты собрата по перу, напоминающего ему то «изящного француза», то «попа-расстригу» (88). Конечно, писателей сближало не только родство характеров, но и некоторая общность литературных судеб. Оба не были словесниками-профессионалами, к тому же не принадлежали к определенным литературным школам. И вот еще: критика обходилась с Лесковым незаслуженно сурово, вплоть до отлучения замечательного художника слова от литературы, но и Чехову довелось немало претерпеть от придирок невежественных зоилов. Виделись нечасто: Лесков был петербуржцем, Чехов – москвичом, и все-таки связь между ними не прерывалась. Взволнованный вестью о тяжелой болезни Лескова, Чехов обратился к своему петербургскому приятелю доктору Н.Н.Облонскому с просьбой оказать всемерную помощь больному. Позже, приехав в Петербург, Чехов получил возможность лично осмотреть больного. Это было в ноябре 1882 года, а через два с небольшим года Лескова не стало. «Как-то странно, – пишет Чехов А.С.Суворину, – что мы уже никогда не увидим Лескова».(2) С годами жадный интерес к творчеству любимого писателя у Чехова не исчезает. Он всячески способствует распространению его произведений (в год смерти писателя вышло полное собрание его сочинений), постоянно перечитывает Лескова, использует его характерные словечки. Нельзя сказать, что художественные интересы двух замечательных писателей полностью совпадали, ибо Лесков принадлежал к другой литературной эпохе, да и талант его формировался в иных условиях, нежели у Чехова. И все же имелось нечто такое, что ставило в один ряд столь разных художников слова. Это общее обнаруживается лишь в результате пристального вглядывания в лабораторию их художественного творчества. Чехова, как известно, привлекал парадокс, являющийся сюжетной основой анекдота, этой древнейшей жанровой формы. Но именно эта область поэтики прозы была в совершенстве освоена Лесковым. Анекдот как тип образного мышления настолько глубоко проник в прозу Лескова, что стал как бы «атомом» ее словесной ткани.(3) Но и у раннего Чехова анекдот – главный конструктивный элемент поэтики. И.Н.Сухих, изучая эту проблему, установил, что во всех жанровых трансформациях Чехова «существует общее ядро, порождающее и определяющее композиционную структуру большинства ранних чеховских текстов. Это – анекдот».(4) Надо иметь в виду, что речь здесь идет не об анекдоте в его ходячем значении, определение которого мы найдем в «Словаре литературоведческих терминов»: «Короткий рассказ с остроумной концовкой».(5) Наукой установлено, что анекдот представляет собой сложный образ, в котором ситуативность приобретает парадоксальную форму, рождающую в иных случаях параболический, то есть притчевый сюжет. Комическое может здесь проявляться вполне отчетливо, но может и преображаться в иное, в том числе и трагическое начало. В знаменитом лесковском сказе «Левша» русские умельцы сотворили чудо - подковали английскую блоху, умеющую «дансе танцевать». Блоха эта была столь крошечная, что ее можно было как следует разглядеть лишь в «мелкоскоп». Но вот парадокс: блоха, обремененная подковками, теперь не могла танцевать, на что англичане язвительно указали Левше. Ситуация явно анекдотическая, но как много стоит за выявленным недоразумением! Изумительный талант, подвижнический труд одерживают победу, а вот конечный результат представляет собой огорчительный казус. Что же стоит за столь парадоксальной ситуацией? Значение казуса с блохой, переставшей танцевать, выявится в полной мере, когда мы разглядим в нем историческую перспективу. А.И.Герцен в «Былом и думах» приводит интересное суждение Чаадаева: «В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой нельзя стрелять, и колокол, который свалился, прежде, чем звонил. Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью; или может, этот большой колокол без языка – гиероглиф, выражающий эту огромную страну?.. (6) Нетрудно заключить, что разучившаяся танцевать лесковская блоха стоит в этом же ряду парадоксальных явлений исторической действительности, что и знаменитые Царь-пушка да Царь-колокол. Анекдотичен Оноприй Перегуда, герой повести Лескова «Заячий ремиз». Имея малый полицейский чин, он совершал поистине безумные поступки – остервенело преследовал невинных людей, а попав в «желтый дом», обнаружил там себя как человек вполне здоровый, к тому же добрый и человечный. Ранее он был смешон и нелеп, теперь же стал достоин жалости и снисхождения. Анекдотическая ситуация, преисполненная горького комизма, помогает в этом сатирическом повествовании уяснить суть уродливых жизненных обстоятельств, превращающих нормальных людей в сумасшедших. Характерен в этом отношении и рассказ Лескова «Человек на часах», названный автором историческим анекдотом. У царского двора случилось происшествие: солдат Постников на несколько минут покинул пост, чтобы спасти тонущего в реке человека. Оставление поста, тем более такого важного - у царского дворца! – воинское преступление, ответ за которое суров: солдату грозит расстрел или, в крайнем случае, каторга. Однако в силу различных обстоятельств все устроилось самым лучшим образом. Спасение утопающего взял на себя смышленый офицер, случайно оказавшийся на месте происшествия и получивший за «подвиг» медаль. В силу такого поворота событий и начальство избежало наказаний. Все счастливы, включая Постникова: вместо каторги ему пришлось отведать двести ударов розг перед строем, с места экзекуции его, бесчувственного, унесли на шинели в полковой лазарет. Ситуация рассказа явно анекдотическая, основанная на нелепейшем поведении офицеров разных рангов. Но вызывает эта ситуация не смех, а ужас. И на самом деле, человека, совершившего героический поступок, не только не поблагодарили, но, по приказу командира батальона Свиньина, истерзали до полусмерти, и при этом пострадавший радуется, что избежал более сурового наказания. Это ли не парадокс! Поразителен батальонный командир Свиньин. Утаив собственное прегрешение, жестоко наказывает солдата, а потом, лицемер, навещает несчастного в госпитале с гостинцами. Палач благодетельствует свою жертву – нонсенс! А вот комического в этом историческом анекдоте нет и в помине. Многие рассказы Чехова, не только раннего, основаны на той же, что и у Лескова, художественной модели анекдота. Примеров тут множество. Что ни рассказ – анекдот. Рассмотрим наиболее известный рассказ: экзекутор Червяков – комическая разновидность типа «маленького человека», воплощает крайнюю степень человеческого унижения, на что намекает и его фамилия. Однако по закону парадокса, свойственного анекдоту, Червяков в рассказе приобретает роль деспота, а генерал, лысину которого он, чихнув, обрызгал, становится его жертвой. Комическое действие рассказа состоит в том, что Червяков с маниакальной настойчивостью изводит генерала извинениями – в зале, потом в фойе, на официальном приеме... Шесть раз исступленно вымаливает он прощение, и наконец, генерал, разозлившись, обрушивается с гневом на этого недотепу. Развязка мгновенно возвращает персонажей-антагонистов к их истинной сути: к генералу переходит роль деспота, к несчастному Червякову – жертвы. По той же художественной модели созданы рассказы «За яблочки», «Размазня», «Торжество победителя», «Злой мальчик» и многие другие. Бытует мнение, что у позднего Чехова анекдот уже не определяет сюжетную конструкцию рассказов. Действительно, комическое в творчестве зрелого Чехова не столь ярко выражено, но анекдот как тип сюжетной организации не исчезает совершенно, а приобретает иную художественную функцию, иной эмоциональный настрой. Это хорошо видно на примере рассказа «Враги». К доктору Кириллову поздней ночью приезжает барин Абогин с настойчивой просьбой навестить его тяжело заболевшую жену. Ехать пятнадцать верст, и Кириллов отказывается: только что скончался его шестилетний сын, жена в полуобморочном состоянии, да и сам он еле держится на ногах. Доктор не может ехать, но Абогин настаивает, апеллирует к профессиональному долгу врача и тот наконец соглашается. Когда добрались до имения, обнаружился крайне неприятный казус: «больная» исчезла. Тут же выяснилось, что жена Абогина, притворившись больной, отослала мужа за доктором, чтобы без помех собраться и убежать с любовником. Анекдотическая ситуация здесь налицо, но служит она не комическому освещению происходящего, а психологическому анализу состояния двух людей – богатого барина и интеллигента-труженика, ставших смертельными врагами. Характерно, что в художественной интерпретации Чехова несчастливы оба, хотя и по совершенно разным причинам. Сходную роль играет анекдотическая ситуация и в большом рассказе «Скучная история». Николай Степанович, герой этого рассказа, – европейски известный ученый, в молодости друживший с Пироговым и Некрасовым, на старости лет, в пору подведения жизненных итогов, оказывается позорно беспомощным в ответственной жизненной ситуации. На больные вопросы запутавшейся в жизни Кати, его воспитанницы, светило науки не находит ответа, ведет себя постыднейшим образом. «– Помогите! – рыдает она, хватая меня за руку и целуя ее. – Ведь вы мой отец, мой единственный друг! Ведь вы умны, образованны, долго жили! Вы были учителем! Говорите же: что мне делать?
Грустный анекдот... Всего несколько слов, но они так ясно обнаруживают духовное банкротство интеллигента, утратившего «общую идею». Чехов, конечно, знал, что этим недугом страдает значительная часть интеллигенции смутных 80-х годов XIX века. И он не мог не знать, что эта опасная болезнь духа способна возникать вновь и вновь в переходные моменты человеческой истории. Мы видим, что и у Лескова, и у Чехова анекдот – не средство позабавить читателя пряной остротой, но действенный способ раскрытия сущностных сторон жизни. Имеется немало и других особенностей, сближающих творчество двух замечательных художников слова. В первую очередь, это активное утверждение идеала вполне прекрасного человека, устремленного к жизни разумной, созидательной. Это и общая эстетическая установка – взгляд на искусство как на важнейшее средство духовного жизнестроительства. Лесков и Чехов шли по жизни разными путями. Во многом различны были темы их произведений. И все же они оказались необыкновенно близки. «Великие умы сходятся», – говорил Вольтер. Старую истину эту подтверждает жизненный и творческий союз Чехова и Лескова. Примечания: (1) - А.П.Чехов. Полное собрание сочинений и писем. Письма. Т.1. – М.: Художественная литература, 1977. – С.88. В дальнейшем ссылка на данное издание приводится в тексте с указанием тома и страницы.
Другие статьи о литературе: Двойная развязка «Запечатленного ангела» Н. С. Лескова Сияние от них далекое (любовная лирика Афанасия Фета) Огонь, просиявший над мирозданием (лирический роман о последней любви А. Фета) Прозревший времени даль (о Ф. М. Достоевском)
|
www.moritс.narod2.ru © Юрий Мориц. Авторский сайт. Все права защищены.
|