 |
|
→ Главная → Проза → Сказки → Ссылки |
1. Возвращение к азбуке?(из Дневника провинциального критика)Завершая интервью еженедельнику «АИФ» (№ 47, 2012 г.) Эдвард Радзинский высказал парадоксальную мысль, с удивительной точностью оценивающую интеллектуальный уровень современного мира: «Нынче совсем иной мир. Он до смешного детский. Мы живем сейчас во всемирной Лилипутии». Азбучные истины… Где мы?: Неужели пришло время разговора о таких очевидностях? Мы что, - в цирке, на спиритическом сеансе, на игровой площадке, или в аудитории, где собрались интеллектуалы? А ведь приходится говорить, поскольку очевидное, бесспорное, т.е., «азбучное» , стало подвергаться авторитетными лицами сомнению, а то и решительному отрицанию. Привлекая внимание читателей к обозрению простых истин, мы не собираемся отрицать важность истин не простых, но добываемых углубленным анализом сложнейших явлений жизни и искусства. И то и другое важно. А вот о степени их важности нам придется судить по итогам интеллектуальной и творческой деятельности. Сложным, порой до невероятности, проблемам современные исследователи отдают обильную дань, но ларчик истины так и не открыли. Так, может быть, он иногда открывается просто, как в нашем случае с помощью обращения к очевидностям, неотразимым в своей убедительности ? А это то, что подтверждается опытом, практикой, многократной проверкой. Скажем также, что отрицание азбучных истин это путь к абсурду, фальсификации, а также к явной, неприкрытой лжи, что и совершается в современной реальности постоянно. И вот что поражает: отрицание прописных истин становится не просто обыденным явлением, но и проявлением «интеллектуальной» доблести, молчаливо одобряемой большинством. Ключевой вопрос в нашем разговоре - вопрос о локализации. Автономно ли художественное творчество? Имеет ли оно право уходить « в себя», отрекаясь от социальности, идеологии, злободневности - всего того, чем живет общество в данный исторический момент. Мы не сомневаемся в том, что оно имеет на это право. Характерен в этом отношении пример из истории русской литературы Х!Х века . Афанасия Фета и близких ему по духу и художественным принципам авторов третировали, высмеивали, изничтожали критики и пародисты., объявляя приверженцами «чистого искусства», а потом, спохватившись, умилились и воздали должную хвалу творцам прекрасного. Иные творческие опыты в искусстве могут быть совершенно «бесполезными» для общества. Ну и что из этого? Они могут быть важны кому-то «для себя» в целях самовыражения духовного состояния или как «мастерская» художника, прокладывающего новые пути в искусстве художественно слова. Проблема совсем в другом: нужна - не нужна… Что за альтернатива! Мы скажем автономистам: «пишите свое «шар, шор, шур, шир» (В.Каменский), но, пожалуйста не навязывайте свои опыты литературе как достижения, способные осчастливить человечество. А ведь именно этим озабочена немалая часть современной художественной элиты. Автономисты с тамерлановым энтузиазмом стремятся овладеть всем художественным пространством литературного процесса. С неослабевающей энергией утверждают: «Кончилась эра Советов, эра коммунистической идеологии и мы вступили в принципиально новую эпоху, открывающую полную свободу художественному творчеству». Идея обособленности, своеобразной автономизации художественной литературы ныне активно утверждается. Каков же исток этой губительной тенденции? На первый взгляд, это реакция на издержки советской партократии. У значительной части творческой интеллигенции возникла настоятельная потребность вырвать литературу из-под власти идеологического прессинга. И тут на помощь пришли «установки» западных философских учений, апологизирующих личность, отринувшую социальный мир и предпочитающую заниматься сама собой, своей неисчерпаемо глубокой духовностью. Философия экзистенциализма явилась питательной почвой для возникновения художественных течений постсоветского литературного процесса Первое место тут занял постмодернизм, течение, претендующее на главенствующее место в литературе нового, уже капиталистического российского общества. Всеобъемлющий нигилизм стал призывным кличем постмодернизма, претендующего называться «именем эпохи» (Б.Кузьминский). Это течение вобрало в себя множество неравнозначных художественных явлений, от заслуживающих внимания до разрушительных и никчемных. Художественная литература личностна по самой своей сути и недаром ее именуют человековедением.. Экзистенциализм делает упор на чисто психологические составные компоненты личности. Нет слов, они первостепенно важны. И не ими ли занималась на протяжении столетий литература? Вот только зацикливание на одних только психологических нюансах - это значит уходить из большого человеческого мира с его проблемами в кротовую нору солипсизма. Российский постмодернизм начал свой путь с попыток отринуть опыт советской литературы, как нечто несуразное и отжившее свой век .Полистаем страницы «Дневника» начала 90- х годов . В «Литературной газете» (1990, № 27) заметным событием того времени явилась статья Виктора Ерофеева «Поминки по советской литературе», вызвавшая множество откликов, как сочувственных, так и возмущенных. Автор здесь с удовлетворением отмечает, что в России полным ходом создается литература, «которая противостоит «старой» литературе прежде всего готовностью к диалогу с любой, пусть самой удаленной во времени и пространстве культурой для создания полисемантической, полистилистической структуры с безусловной опорой на опыт русской философии начала 20 века, на экзистенциальный опыт мирового искусства, на фиософско-антропологические открытия 20 в., оставшиеся за бортом советской литературы Итак, в классическом художественном наследии новая литература не находит опоры, а с традициями советской литературы решительно порывает. По сути читателям здесь излагается основополагающая тенденция «новой» постсоветской литературы.. Постмодернизму к тому же присущи такие инициативы, как разрыв с традиционной эстетикой, материалистическим мировоззрением, литературной классикой. Зато приветствуется бескрайний субъективизм, сдобренный «игровым» началом. Вникая в суть модного течения, «Энциклопедия для детей» в своем 9-м томе (М.1999, с.103) наиболее доходчиво поясняет главное: « Постмодернизм отменил все высшие идеалы. Потеряли смысл понятия высокого и низкого, прекрасного и безобразного. Все стало равнозначно и все одинаково дозволено. Теоретики постмодернизма объявили, что материалом для поэта должны служить не столько живая жизнь, сколько чужие тексты, картины, образы». Пафос ниспровержения культурного наследия не имеет под собой позитивной основы. Ведь это все равно, что, путешествуя в пустыне, с трудом добраться до оазиса и в приступе помешательства уничтожить его. Страшное злодеяние! Как именно происходит убиение, похороны и поминки по советской литературе хорошо видно по статье Д. Галковского «Поэзия советская» («Новый мир», 1992, № 5). « Всю страну, - пишет Д. Галковский, - трясет от ненависти к «совку», недавнее прошлое злобно отвергается, и тем самым утверждается новая, западная идентичность» (с.204). Злобным отвержением советской поэзии пронизана вся статья автора. Самое удивительное в том, что отвержение это на поверку оказывается нарочито-тенденциозным. Автор как бы говорит своему читателю: « Я, конечно, знаю, что советская поэзия была совсем не такой, какой я вам ее представляю, но я сознательно над ней глумлюсь, угождая вашей потребности чернить день вчерашний и поэтому фальсифицирую факты». И действительно: тянуть свою линию отрицания достоинств советской поэзии Д. Галковский смог лишь потому, что исключил из нее Блока, Мандельштама. Есенина. Маяковского, Ахматову. Заболоцкого Багрицкого и многих других крупных поэтов советского времени, то есть, весь цвет советской поэзии. Оперирует же автор большей частью, именами поэтов средних или малоизвестных. Налицо грубая подтасовка фактов. На кого же она рассчитана? О предварительных итогах следования принципам постмодернизма с изумительной откровенностью известил читателей «литературки» Борис Кузьминский: «Истинный постмодернист обязан списывать. Такова наша судьбина: нынче писать хорошо преступно… будущее кончилось, литература кончилась, осталось на нашу долю вялое закатное бормотание. В рамках постмодерна вопрос о таланте не имеет смысла» («ЛГ», 1991,11, 14). Из приведенных строк видно, что автор не в себе, но его стенания симптоматичны. С годами подобный истерический тон приумолк, но пафос отрицателей значения художественной литературы как важнейшей формы общественного сознания остался прежним. Примером может служить статья постоянного автора «Огонька» Дм. Губина (2011, №17). То, что здесь высказывает автор, не забава, не шутка, а скорее изложение постулатов, нацеленных на развенчание важнейших эстетических принципов. Само название статьи Дм. Губина - «Читать не вредно» настораживает: как это, «не вредно»? А если читателю подвернется чтиво вредное? Полезно вспомнить краткое, но весомое высказывание Льва Толстого: «Плохие книги не только бесполезны, но и вредны». Главное в суждениях Дм. Губина - отказ видеть в литературе учителя жизни, носителя «смыслов», то есть, идей. «.Не надо видеть в литературе учителя жизни, - пишет Дм.Губин, - чему может научить «Анна Каренина», кроме идеи, что жизнь в браке может быть несчастлива, но вне брака счастья и вовсе нет». Автор милостиво оставляет литературе функции утешительные и развлекательные. «Нет ничего утешительнее чтения стихов во время депрессии. И я получаю тончайшее наслаждение, читая сорокинское «Голубое сало». «Книга с сюжетом, с героями… - это игра. Просто игра в бисер». Суждения интеллектуала Дм. Губина о художественной литературе и ее назначении столь абсурдны и шокирующее одиозны, что невольно возникает подозрение: а не дурачит ли он нас, читателей? Думает-то автор иначе и отлично понимает, что, рассуждая подобным образом, несет явную чушь. Зачем же ему это? Может быть, в целях эпатажа читателей, именуемых им «не нашими»? Что касается «наших», то они, единомышленники автора, сразу поймут без пояснений, его заушательскую позицию. Так и хочется спросить автора: а как же нам быть с воспитанием у читателей чувств, вкуса., понимания сути прекрасного и безобразного, с осмыслением путей становления личности, стоящей вровень с настоятельными требованиями времени? Ответа на этот вопрос вы у Дм.Губина не найдете. Примечательно, что в том же номере «Огонька» (2011. № 29) Виктор Ерофеев, автор упомянутой выше его давней статьи «Поминки по литературе», пишет уже не о литературе, которую «похоронил», а об одном из печальных следствий «поминок». «Оправдание гульбы» - так называется его сочинение. Разговор здесь у В.Ерофеева идет о состоянии сознания и психики литератора, учинившего десять лет назад печатные похороны советской литературы. «Мы живем в стране удивительно подвижной морали, которой нет ни на запад, ни на восток от нас. - Пишет Виктор Ерофеев. - Мы глубоко аморальны, мы готовы к кромешному самооправданию, и наша тоска - тоска по идеалу, которого мы не достигли. Но его и нельзя достичь. Чтобы совладать с нашим вечным разрывом души, мы ищем не работы, не личной ответственности, а забвения Мы идем в ночные клубы, на дискотеки, танцплощадки, на гульбу в общежития, как на главную стройку нашей жизни. У нас нет терпения и сил себя перестроить. Нам страшно, когда совесть спит, нам страшно, когда она проснется» (с.23). Грустно наблюдать, как потомки диссидентов, заполучив, в силу исторического казуса право называться «элитой», стали вести себя в культурном пространстве страны, словно орда варваров, вторгшихся в очаг цивилизации. Оставим пока в стороне вопрос о художественном значении творчества наиболее значительных представителей течения. Это задача историков. Нас же здесь будет интересовать нечто другое, а именно: чем вызвана, чем обусловлена яростная атака на советскую литературу и на ту область мирового классического наследия, которая ее питала. За годы советской власти в стране была создана богатая многожанровая литература, и каждый жанр представлял имена художников слова, завоевавших славу и всенародную любовь. До сих пор оскудевшая современная культура, словно нищенка, перебивается ресурсами, добытыми из сокровищницы советской культуры. Поются песни, сочиненные на слова советских поэтов, идут кинофильмы, созданные по сюжетам советской прозы и по сценариям, написанным советскими писателями. Мировыми знаменитостями являются советские писатели - М.Горький и М.Шолохов, А.Н.Толстой и Л.Леонов. М.Булгаков и М.Пришвин. Да разве только они? А разве не советскими поэтами были О.Мандельштам, А.Ахматова, С.Есенин, В.Маяковский, В.Хлебников, Н.Заболоцкий. П.Васильев, П.Коган. А.Вознесенский. Р.Рождественский? Этот перечень можно множить и множить, и все равно он не вместит всех даровиты поэтов того времени. Каким же бесстыдством надо обладать, чтобы все богатство художественного творчества семидесяти советских лет объявлять «белым пятном» в истории человеческой культуры! Представители художественной элиты последних двух десятилетий (критики, теоретики, журналисты, издатели) довольно часто проявляют брезгливую нетерпимость ко всему, что не соответствует избранным и облюбованным ими канонам. Многие печатные выступления нашего времени отличаются резкой эмоциональной нетерпимостью. Стремлением унизить, опорочить литературу минувшей эпохи И при этом явственно ощущается отсутствие искренности в печатных выступлений подобных ниспровергателей, отсутствие объективности, что наводит на мысль о выполнении ими неумолимо жесткого социального заказа . .Примечательная особенность нашего времени : о выдающихся творениях советских писателей в СМИ - ни звука, будто на разговор об этом наложен строгий негласный запрет. В книге Сергея Костырко «Простодушное чтение» (М. 2010) читатель находит множество содержательных критических разборов художественных произведений, созданных в постсоветский период. Имеются в этой книге и размышления концептуального характер, вызывающие серьезные возражения. В своих рассуждениях С.Костырко исходит из неоспоримого для него факта «завершения советской эпохи в русской литературе» и задумывается о дальнейших путях ее развития. Новая, постсоветская литература, полагает автор, «свободна от общественно-политического контекста». От нынешних писателей «никто не требует идеологического служения…» (111). «У сегодняшних писателей прямой выход на бытийное, тогда как писатели советских времен были вынуждены разбираться в самих себе с выпавшей на их долю социально-психологической, идеологической и прочей историко-бытовой конкретикой». «Нынешним писателям как будто легче. Никто не требует от них идеологического служения. Они вольны сами выбирать свою модель творческого поведения» (там же). Бедные советские писатели, наконец-то их пожалели! Они, оказывается, «были вынуждены»… Тут мы вновь подходим к досадному сбою мысли, к забвению многими современными мыслителями азбучных истин. В данном случае укажем лишь на то, что «социально-психологическая, идеологическая и историко-бытовая конкретика» извечно определяли содержание художественной литературы. Литература отражает и эстетически осваивает жизнь, бытие во всем их объеме. И непонятно, зачем принудительно ограничивать ее тематический диапазон С. Костырко видит в художественной литературе некую независимую эстетическую субстанцию. «Сегодня литература, - пишет автор, - из части Общего дела сама становится Делом…» В разговоре о произведении, по мнению автора, следует «исходить не из общественно-политического контекста, а из заданного самим произведением круга тем» (346). «…Литература - первична. Остальное, в том числе и критика, - вторично», - утверждает С.Костырко. К «остальному» автор относит науку, о которой говорит почему-то с пренебрежением.. Какой должна быть литература? Откуда можно получить ответ на этот «детский», по выражению автора, вопрос? «Из науки? Я, например, не знаю такой науки. Есть, скажем, литературоведение, в философии есть такая дисциплина - эстетика, но и там и там занимаются изучением уже созданного, но отнюдь не изобретают вечный двигатель» (348). Автор даже не упоминает историю литературы, теорию литературы, поэтику, т.е., науку о художественной литературе во всем ее объеме. А ведь именно наука явилась не кладбищем отживших догм, а «вечным двигателем» животворной практики художественного освоения мира. Пренебрежительное отношение к науке - опаснейшая дорога, ведущая к обскурантизму. Столь же категоричен С.Костырко и в оценке роли критики. Художественная литература первична, критика - вторична, - таково убеждение автора. Что за этим стоит? Ответ поразителен. «Критик… пытается разобраться в литературном произведении, пытается дотянуться до его смыслов. Он не выносит приговоров, не учит, а учится… Выступает он каждый раз от себя лично, а не от имени партии, какой угодно, даже Партии Добра и Истины, и не от имени какой-то Эстетической Концепции, даже Самой Научной. Выступает как читатель (349). Хочется спросить автора: разве можно ставить вопрос, что «выше». - произведение или критика о нем? У них разные цели. Литература - зеркало, критика - суждение о нем. Критиков много и по профессиональным качествам они очень разные Константин Федин записал в своем дневнике пожелание М.Горького: «Не следуйте вообще советам критиков: это вредные для нас люди. Очень вредные» ( «Русская литература», 1992, № 4, с.151). Согласимся с корифеем, но ведь история литературы сохраняет имена и превосходных критиков, оказавших самое благотворное влияние на развитие художественной литературы. Как же с этим-то несомненным фактом нам быть? Вновь мы сталкиваемся лбами с азбучной истиной. И притом - важнейшей для нормального «здоровья» и процветания художественной литературы. Умаляя значение критики, С.Костырко не принимает во внимание важного факта, того, что критика способна подниматься до уровня серьезной науки, имеющей все основания судить о произведениях искусства строго и беспристрастно, оказывая таким образом существенное и благотворное влияние на развитие литерат. Отчего происходит этот неприятнейший казус в мышлении современного мыслителя? Одна из главных причин - пренебрежение к урокам истории. В данном случае уместно вспомнить о многоговорящем эпизоде, связанном с оценкой творчества В. Бенедиктова критикой и читателями. Ни один русский поэт, за исключением Пушкина, не пользовался такой популярностью, как В.Г.Бенедиктов в средине 30-х годов 19-го века. «Вся читающая Россия, - вспоминал Я.Полонский, - упивалась стихами Бенедиктова. Его поэзию высоко ценили Жуковский, Вяземский, Тютчев, а также известные критики - Плетнев, Краевский, Сенковский. Они писали о его замечательном даровании. Шевырев провозгласил его «поэтом мысли». Декабрист Николай Бестужев ставил Бенедиктова выше Пушкина, а И.С.Тургенев в письме к Л.Н.Толстому признавался в том, что в юные свои годы «плакал, обнявшись с Грановским над книжкою стихов Бенедиктова». Всеобщее ликование однако продолжалось недолго. В 1836 г. появилась статья В.Г. Белинского «Стихотворения Бенедиктова» и преклонение перед празднующим невиданный успех поэтом, словно ветром сдуло. Скрупулезно анализируя образный строй лирики Бенедиктова, Белинский указал на ее искусственный, фальшивый характер, на такие ее особенности, как «крайность внешнего блеска и кажущейся силы искусства». В упомянутом письме к Л.Н.Толстому Тургенев пишет, что он, услыхав о дерзости Белинского, поднявшего на стихи любимого поэта руку, пришел в ужасное негодование, «но прошло несколько времени - и я уже не читал Бенедиктова. Под приговором подписалось потомство, как и многие другие произнесенные тем же судьей». Беда многих современных мыслителей литературного цеха в узкопрофессиональной замкнутости, в нежелании соотнести свои профессиональные идеи, проблемы, концепции с тем, что происходит в мире, с его тревогами, болями и ожиданиями. Поле современной литературной жизни просится на сравнение с муравейником в глухом лесу. Копошатся муравьи, трудятся, ползут, карабкаются, и все бы хорошо, да неведомо им ничего о возможной скорой беде. Или пожар лесной поглотит муравейник, или муравьед им полакомится… В переживаемый ныне исторический момент жизни общества многими наблюдателями зафиксированы такие пагубные явления, как бездуховность, апология вседозволенности, нигилистическое осквернение бесценного культурного наследия. А что рекомендуется художникам слова? Вновь открываем книжку С.Костырко: «Любовь, Страх, Смерть, Время. И работать надо на уровне этой проблематики» (111) Такова «директива» писателям от лица адепта «самого нового, единственно верного и самого истинного учения» (348) Так утверждается идея автономизации художественной литературы, отключения ее от всего богатства и многообразия жизни общества,. народа. Неужели подобным мыслителям неведома непреоборимая сила художественно слова, способного воплотиться в «народного водителя», побуждающего умы и души людей, активно ополчаться на зло и творить добро в общечеловеческом общежитии? Не нам здесь судить о постигших страну бедах, но наш прямой долг указать на то, что часть вины ложится на художественную литературу, на искусство, уклоняющихся от миссии быть духовными вождями и наставниками масс и предпочитающих добросовестную службу Мамону. Полезно было бы со всей остротой поставить вопрос об ответственности деятелей культуры, искусства, литературы перед народом. Разумеется, при этом не следует посягать на свободу творчества «Твори, выдумывай, пробуй», художник? пока ты находишься в стенах своей творческой лаборатории, а вот, поднявшись на общественную трибуну, будь то форум, СМИ, искусство, литература, то в этих случаях ты становишься глашатаем своих идей, принимаешь на себя роль властителя дум, ответственного за состояние общества, которое поучаешь, вдохновляешь и увлекаешь на избранную тобой стезю. От этой ответственности тебе уже не избавиться. Если заблудившийся вития одиночка, - это еще полбеды, а если их легион и если все они дружно взялись проповедовать свой «всеобъемлющий нигилизм»? Какие же в этом случае итоги мы вправе ожидать от их деятельности? Гибельная опасность этого явления давно известна. Так, еще в 1992 г. в «Редакционном послесловии к литературному разговору о постмодернизме» , затеянном редакцией журнала «Новый мир», говорится следующее: «Небрежение реальностью хорошо сопрягается с типично постмодернистской демонстративной безответственностью И не является ли, к слову сказать, сам постмодернизм особым типом ( безответственного) отношения художника к своему слову?» («Новый мир». 1992,.№ 2., с.239). Можно еще добавить, что уклонение искусства, художественной литературы от общества, его насущных проблем - это проявление интеллектуального бесстыдства. Искусство, художественная литература в особенности, - это не только средство услаждения тоскующей души, но и оружие, могущее быть неоценимым средством в решении насущных общественных задач. Нельзя не учитывать того, что художественное слово - орудие обоюдоострое. Оно может быть носителем как добра, так и зла, то есть, питаться различными, в том числе и полярными, идейными интенциями, не теряя при этом эстетической мощи. А это говорит о неубывающей роли идеологии в сфере искусства и его важнейшей составляющей - литературы. При этом следует заметить, что само слово «идеология», попадая в сознание современного писателя или критика, вызывает у него болезненные судороги отвращения. А ведь отринув одну идеологию, человек с неизбежностью попадает под влияние другой идеологии и становится его адептом. Как можно отвлечься от идеологии? Можно лишь колебаться в выборе, но последний неизбежен. Отрицать роль и значение идеологии в художественном творчестве, как это делает С.Костырко и солидарные с ним труженики литературного цеха, это значит отрицать непреложную, навязшую в зубах истину и незаметно сползать к солипсизму. Игнорирование правил и принципов мышления, выработанных наукой, приводит исследователя, будь то критик или теоретик, к гибельным последствиям. Выстроенное таким путем интеллектуальное сооружение с неизбежностью рушится. Многие современные авторы, к сожалению, довольствуются субъективными измышлениями, а факты, события, явления даются не в их истинной сущности, а с помощью состряпанных в идеологической кухне клише и жупелов. О том, каким путем осуществляется этот процесс, пойдет речь в следующих извлечениях из «Дневника». За минувшие два десятилетия в российской художественной литературе произошли заметные перемены, преимущественно внешнего характера. Ныне немыслимы хулиганские, оголтело-беспутные эскапады, грубо сокрушающие устои культуры недавнего прошлого. Радоваться бы…Хотя, пожалуй, не стоит. Главная творческая тенденция автономизации художественной литературы осталась нетронутой. Далеко не все еще понимают, что дозволенная зона творчества (личность в аспекте бытийности) предоставляет художникам слова полную свободу, но только в указанном художественном пространстве. И, следовательно, реальная свобода слова остается наивной иллюзией. О недозволенном здесь не дадут даже слова сказать. Бетонно-тяжелое слово редактора «не формат» мигом отобьет охоту высовываться. Пора бы убедиться в том, что основными сущностными силами - искусством тоже - в современном мире правит тот, почти сказочный великан, чьи руки крепко держат экономические, финансовые и, соответственно, правовые рули. Оголтелые опыты отрицания науки и ее «азбучных истин» вредят не только обществу в целом, но, разумеется, и его искусству, литературе. Это путь к абсурду и хаосу. Основополагающее назначение художественной литературы отнюдь не в уходе в тесную скорлупу индивидуального бытия, а в художественном постижении жизни во всех ее проявлениях с целью совершенствования. Другие записи из Дневника провинциального критика:
|
www.moritс.narod.ru © Юрий Мориц. Авторский сайт. Все права защищены.
|