 |
|
→ Главная → Проза → Сказки → Ссылки |
Свет незакатный. Повесть. Страница 5Продолжение. Начало Почту приносили к двенадцати и по нервному, причудливо меняющемуся лицу Саиды Маша мгновенно угадывала, есть ли и для нее весточка. Письма от Карпыча приходили раз в неделю с обнадеживающей регулярностью. Выхватив из рук Сайды солдатский треугольник, Маша тут же раскрывала его и жадно впивалась в строки, а потом, как ни была занята, бежала в инструментальный - порадовать Юргена. Вернувшись вечером домой, Маша с Юргеном с порога объявляли ребятам: "От папы!" и те издавали клич восторга. Письма, пришедшие оттуда , казались им маленьким чудом. Так оно и было. Война разъединила людей, письма же были нитями, пусть тонкими, связи между ними. На помятом листочке солдатского письма обитали не буквы и даже не слова, а сама душа солдата, смятенная и обожженная горем разлуки, жаждущая обрести хотя бы призрак надежды на встречу с близкими в будущем. Раньше письма шли на Заводскую, а с февраля Карпыч писал прямо на завод - надежнее, Маша панически боялась приближения времени, когда Саида приносила почту, точно так же, как две другие табельщицы, у которых мужья были там. Война родила леденящий душу страх, она его выпестовала, превратила в свое любимое детище. Ох, сколько его накопилось в душах людей, холодного, липкого... Маша боялась почтальонши и улицы после шести, когда сумрак сгущался в непроглядную тьму и на промысел выползали, как голодные крысы, уголовные типы, боялась она и злых ненавидящих глаз проштрафившихся, для которых табельщица, что волчица лютая. Открытку с коротким сообщением об окончании "отдыха" Зевковы поручили в начале сентября. С этого времени во Фронтовой переписке наступило молчание. В сентябре писем больше не было. Молчаливым оказался и октябрь. Зевковы переживали, маялись и... упорно ждали. И вот как раз к празднику, 2 ноября, наконец-то докались, - то было красноармейское письмо - не треугольничек, а настоящее письмо на отпечатанном в типографии бланке. На лицевой стороне имелось красивое изображение воинов, мчащихся на танке. Из пушки взрывалось пламя. Взоры воинов устремлены в немыслимую даль. В руках у одного развевающееся знамя, у двух других - автоматы. Первые же строки письма ошеломляли: «Находясь на передовых позициях, в промежутках между боями, продолжаю получать от вас письма и каждое из них, как родной поцелуй, как благословение.» Каждая строка письма дышала воодушевлением и бодростью, хотя хвори, будь они неладны, не думали, как видно, оставлять немолодого кавалериста. «Моя сердечная машинка,- писал Карпыч,- пока работает неплохо, мешают только чирьи, на коне сидеть почти невозможно, так как они мне всю женю разукрасили. Но ничего не поделаешь - война. Эти слова говорят сами за себя». «Уже сейчас могу сказать, что детям нашим не придется краснеть за отца. Хочу, чтобы и они так же, по-гвардейски, справлялись с делами своими. Нашей дивизии Сталин присвоил звание Черниговская гвардейская. Враг отступает, но сопротивляется упорно. Будем надеяться на то, что из боев я выйду цел, невредим и с победой, только с ней, приеду домой». Через неделю Зевковы получили еще одну, столь же волнующую весть. Это была обычная по виду открытка довоенного образца - кусочек упругого картона. Главное ее содержание умещалось в нескольких строках, написанных остро обточенным химическим карандашом: «В боях участвовал при форсировании Десны и Днепра. Говорят, представлен к награде. Сообщаю это, чтобы ребята гордились и знали, что их папаша недаром государственный хлеб кушал». Только теперь стало ясно, почему так долго не получали Зевковы писем. А происходило в жизни всё так. 23 августа 16-ю кавалерийскую дивизию, бойцом которой являлся Александр Зевков, подняли по тревоге. Он все-таки успел набросать последнюю "мирную" открытку с многозначительными словами "отдых кончился", а через час с небольшим эскадрон уже двигался походным маршем к станции Новый Оскол, где погрузился в эшелон. Медленно полз длинный состав от Нового Оскола через Касторное, Щигры, Курск на Льгов. Здесь, на станции, выгрузились и походным порядком двинулись в район Глухова. 13 сентября, наконец, прибыли. Двадцать суток занял этот путь. Вечером, не без усмешки, Карпыч вспомнил, что сегодня у него день рождения. Счастливчик, с чертовой дюжиной породнился!.. Впрочем, пока всё вроде бы, благополучно. Сердечная машина работала. Альфа не подвела. Чирьи, правда, мучили смертельно, однако надо было терпеть - главные испытания впереди. Эти испытания не заставили себя ждать, Уже 19 сентября Зевков принял боевое крещение. Их дивизия, наступая в первом эшелоне корпуса, с хода форсировала Десну. Так началась операция по овладению Черниговым, имеющим, как объяснил взводный, важную роль в планах гитлеровского командования. Город, превращенный в сильно укрепленный узел обороны, должен бил противостоять наступающим армиям левого крыла Центрального фронта. Но кавалеристы не в лоб наступали, их задача - глубокий рейд по тылам. Наступление развивалось, но с большим напряжением. Главная трудность - надо было постоянно идти и идти вперед, чтоб успеть захватить переправу через реку Снов. Да, это было настоящее наступление - стремительное, горячее, страшное. Форсировав вброд реку, конники без промедления начали бои за ближайшие населенные пункты. Позиции немцев были превосходно укреплены, активно действовала их авиация. Хуже всего, что правый берег оказался пологим, укрыться тут совершенно негде и поэтому потери оказались ощутимыми, особенно от авиации. Юнкерсы штук по сорок то и дело налетали и упорно молотили боевые порядки конников. Но сбить упорное наступление 16-й немцам все же не удалось. Потом с горечью подсчитывали потери, в спешке приводили себя и коней в порядок. И собирали силы для нового рывка. Чернигов был взят и вот что значит успех: настроением управляло не уныние, а необыкновенное воодушевление. "Тверже ногу, грудь вперед!" - первые же бои оказались успешными. Убедились конники на собственном опыте, что можно переносить немыслимую нагрузку, можно не паниковать во время бомбежки и пальбы, а главное – не просто держаться а гнать, гнать фашиста. Выдюжили, выполнили с честью непомерно трудную задачу и теперь, можно сказать, действовали не хуже старинного Черниговского полка, отличившегося в суворовских походах, а затем и в войне с Наполеоном, о чем не забыла своевременно поведать дивизионная газета "Красные конники". Газета поместила и текст песни, посвященной комдиву 16-й Минигали Шаймуратову, героически погибшему во время Дебальцевского рейда: Шаймуратов в битву рвался,
В том же номере приказ Верховного Главнокомандующего о присвоении 16-й дивизии наименования Черниговская. Отдых на этот раз был совсем коротким. Только и успели коней да матчасть привести в порядок, получить боеприпасы, продовольствие - и вот уже шелестит по рядам новый приказ: "Вперед!" После завершения Черниговской наступательной операции создались благоприятные условия для выхода корпуса к Днепру. И уже 24 сентября 16-я дивизия форсированным маршем двинулась по трудным песчаным дорогам на запад. О чем жалел Карпыч, трясясь на терпеливой кобыле Альфа,- Это о том, что не сумел домой письмецо написать. Двое суток была передышка от боев, а не сумел, настолько были забиты важными и неотложными делами эти двое суток. Да что там письмо - выспаться не удалось. Вот и сейчас тело все еще во власти чугунно-тяжелой усталости, а мозг обволакивала непобедимая дрема, и не раз появлялась прямая опасность слететь с Альфы не от пули, а от собственной оплошности. Хорошо еще, сосед по колонне, отделенный Чичков, своевременно толкал Карпыча в колено и даже пытался подбодрить немудреной солдатской шуткой, а потом загадки стал загадывать, чтоб хоть как-то сбить с бойца гибельную дремоту. - Вот отгадай загадку,- говорил он, крепко толкнув Зевкова плечом: "Лежу - ниже курицы, встану - выше лошади..." - А?.. Загадка… Отвяжись… - Давай, отгадывай! - Похабщина, наверное какая-нибудь... - Сам ты, Зевков, похабщина. Дуга это. А вот еще. "Еду, еду, следу нету, режу, режу,- крови нету..." - Нe знаю, отстань...- Карпыча неумолимо тянуло в сон. - Плохо, боец Зевков, что не знаешь. Речь в загадке идет о плавсредствах. Это наша с тобой на сегодня самая насущная забота, глянь - Днепр рядом. 25 сентября, во второй половине дня, дивизия сосредоточилась вблизи села Борки и немедленно начала подготовку к форсированию Днепра. "Чуден Днепр при всякой погоде..." На дворе стояла осень, Днепр был темен, грозен, необъятен, как море - от одного берега до другого полкилометра, нет, в месте переправы значительно больше - 600 метров. Глубина - пять метров, вброд не перейдешь. Дивизия готовилась к переправе у деревни Дымарки. Была деревня - не стало, раскатали по бревнышку. Собирали бочки, доски - все, что держится на плаву. Плотов навязали несметное количество, откуда-то и лодка появились (по сводке, отправленной в штаб корпуса, на дивизии имелось 60 плотов, 20 рыбачьих лодок, 230 весел). Левый берег весь в высоких кустах, что позволяло скрытно подобраться, сосредоточиться. Но правый берег был крут и к тому же сильно укреплен. Объявили, что 16-я Черниговская дивизия наступает в авангарде. На вражеский берег гвардейцам предстояло ступить первыми с задачей захватить любой ценой плацдарм, вцепиться в него зубами и не отдавать, обеспечивая переправу всего корпуса. А потом уже и армия двинется. Первыми! Это им суждено быть первыми! Вечером у Дымарки был митинг, от каждого эскадрона послали представителя. От третьего эскадрона там побывал шустрый, неунывающий Чичков. Когда он вернулся, Карпыч подошел к нему. - Давай, рассказывай... Их обступили бойцы. - Рассказывать, славяне, будем внукам, если уцелеем. - Кто выступал то? - Комкор. - Малеев что ли? - Он. Страна, говорит, ждет от нас подвига. Ясно тебе, Карпыч? Ждет. - Куда яснее... А ещё что он говорил? - Больше ничего. Хотя, погодите-ка... Ещё он говорил, что все, кто окажется на правом берегу, будут награждены. И притом основательно. - Все до одного? - Да, так и сказал. - Выходит, врежут нам, мужики, по первое число. Так надо понимать? - Понимай, как знаешь! А чего тебе робеть? По горло влез в болото, теперь лезь по уши... Ночь на 26-е темная, хоть глаз выколи, Небо тучами заволокло начался несильный дождь. Это было кстати: и черные косматые тучи, плывущие над рекой, и могильная тишина, и спасительная сетка дождя. Будто добрые духи могучей реки сошлись в стремлении помочь родимым в их правом деле. Лошадей оставили в укрытии, у Дымарки, под надежной охраной. Действовать предстояло по уставу пехоты. Когда плацдарм будет захвачен, тогда и коней на понтонах переправят, ну, а пока… Эй, не пыли, пехота! Первый десант - сто двадцать гвардейцев. С ними четыре станковых пулемета, шесть противотанковых ружей. Двигались без единого звука, плохо только, что плоты сносило течением, да и растянулись они изрядно. Ох, страшно!.. Еду, еду, ни пути, ни следу,
Но вот берег совсем рядом, метров сорок осталось, а тут как раз мель, и на тебе, немцы обнаружили, подняли пальбу, вода закипела от взрывов снарядов и мин, очередей крупнокалиберных пулеметов. - Чичков! - Нету Чичкова! не видишь, плот снарядом в щепу разнесло! - Нету Чичкова? Как же это? Конники бросились в воду, дух перехватило от холода. И - вперед, вперед. Ракеты немцы запустили, стало, как днем, светло. Главное - вперед, под спасительную крутизну берега, там огонь не достанет - мертвая зона. Задыхаясь, вскарабкались по крутому склону, ворвались в первую траншею... И сразу же заняли круговую оборону. Один пулемет у себя в тылу оставили - мало ли что - по одному на флангах, один с фронта. Эта предусмотрительность оказалась спасительной. Немцы быстро очухались, кинулись в контратаку и тут же нарвались на пулеметы. Обожглись! Тогда немцы на лодках спустились по реке и зашли десанту в тыл. Но и тут свою роль сыграл пулемет, который специально у себя в тылу оставили, так что этот трюк немцам тоже не удался. Тут началась обработка траншей артиллерией и минометами, небо наполнилось шмелиным гудением "Юнкерсов" Семь дней и ночей длились непрерывные бои на захваченном крошечном плацдарме. Никто из воевавших здесь не мог даже представить себе, что такое способен выдержать человек. А вот выдержали. 2 октября кавалеристов наконец отвели на левый берег, а их рубежи заняли части 181-й стрелковой дивизии. 2 октября... Первый пень передышки. И в этот день Карпыч напасал домой свое первое фронтовое письмо. Подумать только, за сорок дней непрерывных боев лишь первый раз представилась возможность написать домой, а там, наверное, заждались, а, может быть даже приуныли. Да, да, наверное, приуныли... Еще одна возможность написать домой представилась 9 октября. Сразу после Днепровского сражения 7-й кавкорпус передали в опера- тивное подчинение 65-й армии, захватившей плацдарм у Лоева. Сюда, к Лоеву, и переправились конники, совершив двухдневный утомительный марш. До 9-го приходили в чувство, готовились к новому броску на Запад. Впереди затаилась мощная Мозырская группировка гитлеровцев. Прекрасно оборудованная полоса обороны. А вокруг леса и топи непроходимых болот. Так вот где теперь придется воевать Карпычу... Зарядили дожди, дороги размокли и стали труднопроходимыми, Низины до полдня заволакивал густой туман. Карпыч дивился превратностям судьбы. Ведь именно в этих местах ему, пятнадцатилетнему парнишке, довелось завершать гражданскую. Но тогда и он, и война были совсем другими. Всё было другое... * * * |
www.moritс.narod.ru © Юрий Мориц. Авторский сайт. Все права защищены.
|