 |
|
→ Главная → Проза → Сказки → Ссылки |
Свет незакатный. Повесть. Страница 1Всё было горестно-последним в том страшном для него году. И пушистая зима с обильными снегопадами, и голубая весна, проведенная на колесах, и скупо отпущенное российское лето, и будто слезами омытая осень. Осень Полесья. Всю зиму Александр Карпович Зевков обучался военному делу в Алма-Ате, куда его, томящегося от неизвестности будущего, доставил в конце декабря медлительный эшелон. Отсюда в Ташкент летели открытки и письма. Раз в неделю. И все на один адрес: Заводская, 19. Это было место обитания жены Марии и трех птенцов. «Усиленно изучаю новое для меня дело, - писал Зевков в письме, отправленном 19 января. - Занятия идут с утра до позднего вечера, иначе, дорогие, и быть не может, - фронту нужны не гражданские тюфяки, а люди, превосходно обученные военному делу». Особых успехов в учении я, к сожалению, не имею. Что делать? Не по зубам мне эти орешки, как говорят в народе, из дуги оглобли не сделаешь. И возраст, и гражданская специальность, видимо, не дадут возможности моим настойчивым командирам подготовить отчаянного рубаку, но кое-что у них всё же получится. В этом сомнений нет. Он всё еще дивился столь крутой перемене в судьбе. Всего два месяца назад был бухгалтером, ходил в ветхом, много раз штопаном, но все-таки костюме, одевал синие подлокотнички, перебирал карандаши,- ах, как он любил карандаши, новенькие перья! - и вот он сабельник. Вместо костюма – «хэбушка», двухтумбовый стол, такой спокойный, удобный, сменила пугливая кобыленка, а вместо ручки с любимым пером "рондо" пальцы скользят по длинной железной загогулиной, предназначенной для проламывания черепов и рубки человеческих тел. Зима в Алма-Ате выдалась на редкость мягкая. Падал ласковый снежок, устилая белым ковром плац, на котором шли занятия. За лениво растекавшейся по небу мглой облаков угадывалось близкое присутствие светила. Обязанности бойца, вроде бы, не сложны, а времени, от ознобно-болезненного подъема до сладостных минут отбоя, бедственно недоставало. День, заполненный ратным трудом, пролетал, будто копье, брошенное сильной рукой мчащегося всадника, а ночи совсем не было; только приложил ухо к подушке, жесткой, как казацкое седло, а мозг уже раздирает в клочья рев дневального и отделенных командиров: «Подъем! Подъем! Подъем! Подъе-о-ом!» Весь смысл жизни интеллигентного Карпыча, вчерашнего главбуха, а ныне рядового 3-го кавалерийского эскадрона, умещался в немногом, но чрезвычайно важном - успеть, суметь, не подкачать, уберечься по возможности от огорчительной нахлобучки, а то и дисциплинарного наказания. Из широких ворот расположения воинской части № 19865 вышли походным строем. Кони всхрапывали, волглый снег комьями летел из-под копыт. Местная ребятня, оставив снежки, уставилась на конников. - Чичков, запевай! - подал голос эскадронный. Упрашивать Чичкова не надо. Шутник, балагур, он знает великое множество песен и поет их с большим удовольствием. Знает, что в одну песню надо душу вложить, другая требует легкости, игры или лихости. К каждой нужен свой подход. Не прочь Чичков и подурачиться. Выждав необходимое время, внутренне собравшись, запел баритоном: Эй, боец, посмотри на Евтея.
И, перейдя на визгливо-противный тенор, рванул припев: Так загоним свинцовые стрелы
Осекся - его никто не поддержал, на что он и рассчитывал. В рядах раздался смех. -Отставить! - гаркнул эскадронный.- Давай нашу! -Есть! Конники пели с воодушевлением: Мы, красная ковалерия,
Кончилась последняя улица, впереди степь. Тут есть где развернуться душе на воле. Вот звучит протяжная команда: - Галопом! Марш-марш! И словно лавина срывается с места. Блестят клинки, развиваются гривы разгоряченных коней, дрожит под копытами земля. О, радость бешеной скачки, она родственна свободному полету, когда кажется, что оторвался от земли и достиг облаков и никогда не будет конца ощущению счастья свободного парения. Карпыч мчится на серой, невзрачной кобыленке, привстав на стременах, в ушах свистит ветер, глаза расширены и кажется ему, что само время, воплотившись в вихрь света, несет его по земле и забросило неизвестно куда. Пусть, пусть! Лететь - это такое блаженство. Но что это?! А ведь он и взаправду летит! Описав немыслимую дугу, он, как снятый клинком куст, распластался на земле, покрытой грязно-серой простыней снега. - Япп-онский городовой!.. Сто чертей!.. У самого лица-ноги, копыта, стремена... Уф! Умницы лошади, ни одна не задела! Над ним склонился отделенный, он же запевала, Чичков. - Здорово шардарахнулся! - крикнул он таким радостным и бодрым тоном, будто падение с лошади - всего лишь упражнение, предусмотренное программой обучения, и боец Зевков с ним превосходно справился. - Со стороны посмотреть - кино. Руки, ноги целы? Ну и лады. Чичков помог Зевкову подняться, подвел к нему провинившуюся кобылу, ничего не смыслящую в поэзии свободного полета, придержал стремя, когда Зевков, весь обляпанный снегом, вскарабкался на седло. Занятия продолжались. * * * |
www.moritс.narod.ru © Юрий Мориц. Авторский сайт. Все права защищены.
|