 |
|
→ Главная → Проза → Сказки → Ссылки |
Нерон, здравствуй! Повесть. Глава 5Проолжение. Начало. Окрыленный первой удачей, я пребывал на седьмом небе. «Держись, Артёшка, крепись Артёшка!» - пело вмоей душе. Ты еще завоюешь мир, и он необъятной волшебной скатертью расстелит перед тобой свои блага. В работе кипел. Утро – строчу, день – строчу, вечер – роюсь в источниках, ночь – правлю. Одна мысль молоточком в мозгу: «Скорей! Скорей! скорей! Впереди – приз, ликование, триумф. Но путь к вершине, как известно, устлан терниями». Темные, как пистолетные дула, глазенки шефа следили за мной неустанно. На губах улыбочка, в глубине зрачков – угроза. Часто подходит к моему столу, хватает первый попавшийся под руку лист и, прочитав несколько строк, елейным голоском Иудушки предлагает: «А вот здесь, Артек Павлович, я бы слегка поправил, да, да, поправил… Надо до бы так… Запишите-ка на черновике…» Эх, взять бы его, крепколобого остолопа, за густую шевелюру и бить башкой о дубовый стол! Так тебе, так тебе! Скотина! Я бесился, еще не понимал, к чему это суетливое беспокойство, это лицедейство въедливого шефа, его ястребиное кружение возле моего стола, да только Урвачев вскоре самолично всё, что требовалось, объяснил. Присев рядом, Олег Викторович пошевелил пушистыми бровями и теребя пальцами пустую бумажку, выдавил из себя: - Не пробиться вам одному в большую науку, Артек Павлович, ни за что не пробиться. Ага. - Почему же? – спросил я, холодея. - Опыт ваш мал, чинов, регалий никаких… Нет, не удастся вам, неостепененному, преодолеть оборонительные рубежи инстанций, поверьте мен старому, опытному пролазе. - Что же делать? – спросил я почти машинально, хотя легионы замыслов в моей бедовой головушке уже принимали боевой порядок, готовясь к решительной схватке. - Возьмите меня в соавторы, не прогадаете. Вы будете сочинять, я – штурмовать полосу обороны бюрократов от науки. Заключим союз двух муз… Я молчал, обдумывая услышанное. То, что предлагал Урвачев, могло на корню погубить мое дело. К тому же проныра Сабина подслушала и передала мне дословно содержание телефонного разговора Урвачева с каким-то министерским тузом. Туз не возражал против того, чтобы и его фамилия стояла на обложке книги о Нероне и его эпохе, книги, создаваемой мною в невероятных трудах и муках! Как же такое нахальство называется, а? в душу вьется, а в карман сует свою грязную лапу. Разбой среди бела дня – вот как это называется! Опасений своих не выдал. Совсем напротив: сказал шефу, что польщен его предложением, что буду рад иметь его своим соавтором и тому подобное, а сам стал думать нелегкую думу. Вскоре пришел к заключению: мерзавца необходимо изъять из течения жизни. И побыстрее. Почему-то стали сниться нехорошие сны. Увидел во сне полчища тараканов, больших, черных. Они заполнили квартиру, а затем облепили меня всего жесткими шуршащими телами. Бр-р! Ужас! Или вот еще веселенький сон. Вижу, будто лежу в гробу, и сам на себя смотрю со стороны, жалея и плача. Интересно, к чему бы всё это, а? * * * Вот дьявольщина – без Лоскутовой ни тпру, ни ну. Пришлось вновь навестить бабу Дусю, весьма полезную старушенцию для таких злодеев, как . встретила она меня приветливо, хотя и не без слегка утаиваемой насмешки. - Как поживает ваша собачка? – спросила она, состроив дьявольскую гримасу. Концы платка на ее голове загнулись и были похожи на рожки, а гремучие коричневые туфли на высоких каблуках вызывали представление о дьявольских копытах. – Дружок твой лохматый как? – повторила она вопрос. - Всё нормально, баб Дусь, спит Дружок крепким сном под молодым топольком. Спасибо за лекарство, оно ему очень помогло. - А теперь за каким сатаной приволокся ко мне? Еще одного барбоса извести хочешь? - Не угадала, дорогая, не барбоса на этот раз, а… - Ладно, захлопни варежку. Вижу тебя на сквозь, голубь. – Порывшись в шкатулке достала коробочку с крошечным флаконом, протянула бумажку с печатным текстом. – Почитай-ка… На бумажке было: «Диодон хистрикс. Тетродоксин. Очень опасно: превышение цианистого кальция в 500 раз!» - Как он действует? – спросил я, возвращая бумажку и энергично вытирая вспотевшие ладони о брюки. - Миг – и готов. Жмурик – синий. Глазки стеклкнеют. Всё в самом лучшем виде, но цена, цена… - Не пойдет, - сказал я решительно. - И дело, баб Дусь, не в цене. Мне надо, чтобы не так бросалось в глаза, чтобы не так заметно, понимаешь? - Как не понять! – старуха вышла в другую комнату и вскоре вернулась с пластмассовым ящичком. – Вот. Я взял его в руки и подивился тяжести. - Ого! Что это? - Свинцовая коробка. В ней – продирка с нужным зельем. «Рады активных истоптать» - так называется. - Ты хочешь сказать, что здесь радиоактивные изотопы? - Я так и сказала: «Иза, топай». Это снадобье подороже, зато действие его самое что ни на есть приятное и… опрятное. Продирку надо прикрепить к ошейнику собаки или к тому месту, где твой клиент постоянно бывает. От продирки непрерывно идут лучи, невидимые и неслышимые – грозные. Ах, страсти людские, слепые, гибельные! Куда вы ведете несчастных безумцев?! - Это как раз то, что мне нужно, - сказал я, содрогаясь от внутреннего холода . – И флакон с бумажкой давай сюда. Возьму на всякий случай… Я отдал деньги, поблагодарил старуху и, забрав покупку, ушел. * * * Промчались три быстротечных месяца. Потом еще три. И вновь творится веселый шум у грустных холмов, припорошенных снегом. Да, да, Олег Викторович, драгоценный Олег Викторович Урвачев ушел незаметно в сумрачные миры, откуда нет возврата. Разглядывая причудливые переплетения ветвей заснеженных деревьев, - наше кладбище напоминает старинный парк – я предавался размышлениям. Как удивительно создан человек, - думал я спокойно. Ведь только что я любовался трупом поверженного врага, хорошо зная, что сие занятие древние римляне считали постыдным. Они прав, я черств, груб, варварски жесток со всяким, кто возникнет на моем пути. Глядя на белое, как гипсовая маска, лицо Олега Викторовича, я со злостью думал: «Вот тебе Бродвей, вот тебе Лувр и Елисейские поля и ледериновый переплет, грязная свинья!» И если я жалел, то лишь о том, что рядом с Урвачевым не лежали трупы министерских тузов, старавшихся пиявками присосаться к моему достоянию. До них мне пока не добраться. Пока! Да, я бываю жесток. А вот выступая на гражданской панихиде, говорил о покойном с искренней скорбью, и даже слезы из глаз брызнули. Горевал я совершенно искренне со всеми о том, что такой замечательный человек в расцвете сил и таланта покинул нас. Только что я был расчетливым и хладнокровным убийцей и вот перед сослуживцами совершенно новый человек – сентиментальный обыватель, проливающий слезу о незабвенном друге. Непостижимо сложно устроен человек. Капсулу с радиоактивными изотопами я заблаговременно изъял из-под стула Урвачева и надежно спрятал в городском парке. Я зарыл смертоносный свинцовый ящичек и хорошо запомнил это место. Душа пела: свободен, свободен! Уже полтора месяца, из-за болезни шефа я исполнял его обязанности. А теперь – это уже решено – я займу его должность. Нет, никто больше не прижимается к моему труду. Близко не подпущу! Что еще? Вроде бы, ничего существенного пока не произошло, впрочем, постойте, постойте. Святоша Авелина ко мне, конечно, не вернулась. Таков грустный факт семейной хроники. Может быть, оно и к лучшему: со мной божественно прекрасная Сабина, воплощение мечты мужчины о совершенной женщине. Я иду все вперед и вперед. Статьи разосланы а редакции, монограия, совершенно готовая, проходит апробацию в издательстве. Желанная гавань, друзья, близка. Портят жизнь, как всегда, досадные мелочи и разного рода неприятности. Первая из них – Ава. Да, да, святоша Авелина. Но… Расскажу по порядку. На днях, вернувшись с работы, я совершенно измотанный, голодный, как стая хищников, принялся за еду. Сабина поставила передо мной полную тарелку наваристого борща, который она, признаться, готовит мастерски, и я его с превеликим удовольствием убирал. Сабина же, казалось, была чем-то сильно взволнована. - Нет, не могу! – вдруг вырвалось у нее. – Слушай, Артек, пренеприятную новость… - Угу…. Поощрил я ее к дальнейшему. - Твоя Авелина вчера умерла, Артек. Мужайся. - Вот как? – удивился я, но от борща не отпрянул, пока не увидел дна тарелки. – Неси второе, - сказал я, вытирая подбородок накрахмаленной салфеткой. Сабина поставила передо мной тарелку с куриной ножкой, окруженной ароматным гарниром, и я воздал должное вкусному блюду. - Странно, - сказала Сабина, пронзив меня выразительным взглядом черных глаз, которыми я, не уставая, восхищался, - ты так увлекся едой, что даже не спросил, как умерла твоя жена. Не очерствел ли ты, Артек? - И правда, очерствел. Оскотинился, - легко согласился я. – Как же она умерла? – спросил я, отважно расправляясь с курицей. - Она покончила с собой, Артек, понимаешь? Выбросилась из окна! Лицо Сабины было бледнее обычного. - Вот так фокус! – невольно вырвалось у меня. – Как это глупо! И столько лишних хлопот нам с тобой прибавилось, дорогая! * * * Было, было: я любил Авелину. А потом долго смеялся над своим розовым романтизмом, глупышка-неумеха. Царственно-прекрасная Сабина помогла мне понять: то, что было у нас с Авой, - смешная пародия на бурю страсти, которой я теперь живу. Всё бы хорошо, да вот только у человеческого счастья до удивления короткий век. С Сабиной у нас вышла серьёзная ссора. Из-за чего? Неожиданно выяснилось, что моя черноокая красавица ждет ребенка, в проектировании которого я нисколько не повинен. Виновник - непутевый муж Сабины, ответ же, получается, предстоит держать мне. Дудки, милейшие! И почему, гадина утаила факт, когда сходились? Ведь это, согласитесь, подло, мерзко! Мы поругались, как следует, подрались. Как это ни странно, мы интеллигентные люди, вроде бы, люди, цвет нации, непрочь подраться и даже находим в истязании друг друга удовольствие и томительное сладострастие. Должно быть, это и есть мазохизм, поскольку нам с Сабиной одинаково сладостны и безудержные ласки и яростная схватка, когда на месте битвы остаются не только клочья одежды и пучки волос, но и пятна крови. А вот на этот раз я, злец, переусердствовал, я ногой в тяжелом ботинке заехал возлюбленной в живот, да так вязко; что она охнула, осела на пол и уставилась бессмысленными глазами неведомо куда. Вызвал «скорую». Увезли. Эскулапам объяснили, что, мол, упала, сильно ушиблась. А через неделю моя ненаглядная красавица скончалась. Да, как это ни невероятно, она умерла. По-настоящему. Такая молодая, красивая, ей ведь еще не было и тридцати пяти. Как я рыдал на похоронах, как был безутешен. И если бы не ласковая и веселая, как котенок, Ната, я совсем бы скис. Ната не позволила мне катиться по наклонной плоскости. Окружила заботой, подарила ласку и уже через неделю я продолжал сражение за великую цель, которую перед собой поставил. Ожидаемая в ближайшем будущем публикация моих трудов должна была обозначить целый переворот в исторической науке о первом веке нового тысячелетия, о великой роли Нерона в истории человечества. |
www.moritс.narod.ru © Юрий Мориц. Авторский сайт. Все права защищены.
|