 |
|
→ Главная → Проза → Сказки → Ссылки |
Нерон, здравствуй! Повесть. Глава 4Проолжение. Начало. Не прошло и недели, как за столом Семена Семеновича Балабухи сидел новый руководитель нашего сектора. Это был Олег Викторович Урвачев, крепкого сложения мужчина лет сорока, с умными проницательными глазами. Весь его облик выражал незаурядную волю и решительность. Ни чаепитий, ни мурлыкания глупых песенок, ни противного шелестения ветхими бумажками. Ничего такого за новым шефом не водилось. И намозоливать зад долгим сидением Олег Викторович, как видно, не собирался. За рабочим столом он проводил в лучшем случае час-другой, после чего отправлялся к начальству, потом еще куда-то, словом, линял. Столь вольготное времяпровождение не лишало нового шефа деловой хватки. Едва вступив в должность, Олег Викторович потребовал от сотрудников отчета о проделанной работе. Секторяне, дрожа от страха, один за другим являлись к новому начальнику с папками, а в них – планы-туманы, да броские наброски. Эх, милые! И угораздило же вас, нужных обществу столяров и плотников, податься в академики! Судя по грустному виду нового шефа, блюда, приготовленные нашими учеными поварами, не пришлись ему по вкусу. Что ж, голубчики, сами замесили, сами и выхлебывайте. Скоро пришел и мой черед предстать перед неласковыми очами шефа. Сижу я с ним в одной комнате, а отчет мой он слушал последним. Я решил ни в коем случае не отступать от генеральной линии, драться за нее до последнего вздоха. В новую папку уложил три статьи, готовенькие, хоть сейчас в набор. В другую папку поместил наполовину готовую мо-но-графию! Вот так, прители-коллеги! Емандуров не баклушничать в институт пришел, делоделать. Тревожило другое: как Урвачев примет саму идею полного оправдания закоренелого кровопийцы и развратника глубокой древности Нерона? Это был действительно больной и трудный вопрос. Мягкий, уступчивый Балабуха неожиданно восстал против моей замечательной идеи, за что и поплатился. Как же встретит ее крутой Олег Викторович Урвачев? Сомнения, тревоги вконец измучили меня и перед суровым завсектором я предстал не в самом лучшем виде: глаза, я это чувствовал, провалились, колени мелко-мелко дрожали. Только, к счастью, страхи мои оказались напрасными. Всё получилось как нельзя лучше, прямо по пословице: что нужно было долбить, само провалилось. При общем взгляде на произведенную мною научную продукцию брови у Олега Викторовича удивленно приподнялись, а, вникнув в суть моей идеи, он удовлетворенно крякнул. - Лихо, лихо, - проговорил он весело. – Молодцом, Емандуров. Хвалю! Урвачев оставил мои труды у себя, чтобы ознакомиться с ними, как он сказал, поосновательней, да и посоветоваться кое с кем по поводу «щекотливости» моей смелой идеи полного оправдания шельмы Нерона. Я был вне себя от радости. Ни грело, ни горело, да вдруг и осветило. Дело теперь пошло бойко, как говорят, - вприсядочку. Буквально на следующий день Урвачев собрал секторян, поругал их за легковесные отчеты, а затем ласковым голосом попросил меня сделать краткое сообщение о проделанной работе. Имея в виду предварительное одобрение шефа, я разливался соловьем. Секторяне же, глуподурые селезни, думая, что несу чушь, ухмылялись и делали пометки в блокнотах, готовясь к радостному проявлению палаческих инстинктов. И зазвенели мечи, затрещали щиты, запели стрелы пернатые, каленые пущенные верной рукой прямо в цель. В себе я был совершенно уверен, чему способствовала изрядная эрудиция. Прошел год, как я начал рыть подземный ход – путь к свободе духа и тела. Длинный год, наполненный неимоверными трудами. Сделано мною много, страшно много. И вот он, итог: главную творческую задачу я выполнил успешно. В результате кропотливого научного поиска мы теперь имеем возможность совершенно иначе взглянуть на личность императора Нерона, по-новому оценить его роль в истории. Неисчислимой армии историков всего мира теперь придется иначе взглянуть на древний Рим первого столетия новой эры. Завершен, завершен великий труд, близится время моего триумфа. Едва я кончил, секторяне стали доказывать мне и друг другу, что , поскольку указующий перст не дал знак, перелицовка гиганта Нерона в положительную сторону совершенно недопустима. Особенно ярился подлец Едаков, предавший забвению тот факт, что это я, а не кто-нибудь другой подарил ему золотую тему – Спартака – для отрицательной перелицовки. Ах, Карл Карпович, как же тебе , кровопийце, не совестно! - Академиев мы не кончали, - талдычил Едаков, - иностранными языками совсем не владеем, факты знаем плохо. Все это так. Но у нас есть метод, а это – ого-го! С правильным методом нам никакой противник не страшен, с ним мы сильнее любых полиглотов, потому что берем не глоткой, а правдой. Секторяне, совершенно остервенев, били меня беспощадно, но я все их аргументы отметал со знанием дела и презрительной улыбкой. Не всегда надо полагаться на указующий перст, сказал я веско, подлинная наука способна сама проявлять инициативу. И насчет «нельзя» тоже вмазал. Всего дороже нам истина, заявил я твердо, а в данном случае она поругана клеветниками и очернителями. После этого я, привлекая дополнительные сведения из совершенно секретного архива, еще раз обрисовал Нерона как исключительно талантливого государственного деятеля, полководца, артиста, писателя, просто человека – любимца народа. Подводя итоги дискуссии, Урвачев взял, как и следовало ожидать, мою сторону, чем поверг в изумление и смущение собравшихся. - В многообещающей работе нашего даровитого коллеги, - сказал он, -пока отсутствуют некоторые конструктивные элементы. Но эта беда поправима. У меня есть кое-какие конкретные предложения, ими я поделюсь с коллегой. Порадуйтесь же: не пройдет и года, как обновленный трудами нашего сектора Нерон покорит мировую общественность, и нам, провинциалам-горемыкам, откроется путь в область настоящих, а не выдуманных человеческих радостей. Приятно, друзья, поддержать монографию в даскающем ладонь ледериновом переплете, тяжелую, как золотой слиток, столь же приятно пожить в фешенебельном отеле Нью-Йорка или пройтись, обнимая подругу, по парижскому бульвару. Но чтобы достичь столь приятной цели, надо потрудиться. Я верю, что вашей энергии, Артек Павлович, вполне хватит для достойного завершения дела, столь успешно начатого. Вы, дорогой Артек Павлович, смело опирайтесь на меня. Помните, я в дальнейшем разработке перспективной темы – ваш первый помощник, советчик и, если позволите, то и «ракета-носитель». Последнее замечание шефа вызвало веселое оживление собравшихся. Урвачев объявил совещание закрытым, а секторяне тотчас окружили меня, осыпая похвалами и поздравлениями. О, люди-пигмеи, люди-слизняки! Ведь только что вы грубо топтали идею положительной перелицовки Нерона. видели во мне чуть ли не умалишенного, и вот уже готовы лизать пятки. Каждый лез из кожи, выражая восхищение моим исследовательским талантом и фантастической энергией, каждый предлагал бескорыстную – э-хе-хе! – помощь, если таковая понадобится. Ишь прыткие какие! Они уже готовы примазаться к «проходняку», прицепиться, приклеиться. Дудки, любезные! «Всё съем один, расправлюсь сам!» Гибкой лозой вилась около меня Сабина. Странно! Ведь именно так звали вторую жену Нерона. Нет, не совсем так. Ее звали Поппея Сабина. Но всё равно, очень странно… Ах, Сабина, сколько в ней жизни! Из дальней дали доносится бойкий мотивчик, а она уже вся – движение: плечи мелко дрожат, гибкий стан ритмично покачивается, ножки, точеные ножки, готовы пуститься в пляс, но главное – ее глаза, большие, черные, они сверкают, и восточное сравнение глаз со звездами теперь не кажется преувеличением. И эта красавица, на которую я глаз не смел поднять, вьется рядом, ласкает чудным взором – добрый знак! - А вы, Артек Павлович, - проговорила Сабина, мило улыбаясь, - немного похожи на героя своих трудов. У вас почти такой же тип лица, да и фигура… Такой же, такой же, только бородки не хватает!.. Ой, да что же это такое! За что она меня так расхваливает?! Ведь знаю, не хорош я, знаю, что украшен лысиной, что живот излишне выпячен, что ноги тонкие. И все равно приятно, очень-очень приятно выслушивать комплименты из уст красавицы. Весьма обнадеживающее начало. Весьма! На следующий день Сабина зашла ко мне, разумеется, лишь после того, как шеф отчалил. - Артек Павлович, - сказала она, усевшись рядом, - я приглашаю вас… А можно на «ты»? – глаза ее горели. - Конечно, - разрешил я, чувствуя, что заливаюсь краской. - Я приглашаю тебя на холостяцкую вечеринку. Завтра в восемь. У меня. И не вздумай отказаться. - А кто там будет? – спросил я, насторожившись. - Самые близкие друзья-хохмачи и подружки, сорвиголовы. Ой, до чего же хочется покаруселить, похолерить! Придешь? - Холостяцкая? – переспросил я неуверенно. Но вы… но ты, ведь знаешь, что я… - Опутан брачными узами? Ох-ох! Глупости! Уверена, что ты, познающий мир Нерона, плохо представляешь себе, что это такое – настоящая холостяцкая вечеринка. А это большой пробел в понимании эпохи. Про-бел! Не познав духа этого волшебного действа, ты не поймешь нечто непростительно настоящему исследователю. Так что рассматривай, милый Артик, - можно я тебя так буду звать? – эту вечеринку как продолжение научного поиска. - А что там будет? – спросил я, томимый любопытством и тревогой древних римлян, - облачимся в тоги, сядем, а, если захотим, возляжем на ковер, водрузим на головы венки, а вино будем разбавлять водой, - в общем сделаем все-все, как у твоих исторических персонажей, исключая кровавые игры гладиаторов. Что ж, я с удовольствием… Спасибо, Сабина за приглашение! - воскликнул я, одержимый любопытством. * * * Радость и горе, будто веревочкой связанные, все время ходят вместе. Это надо же, в самый разгар моего маленького торжества телефон обрушил на мою бедную голову сокрушительную весть: мамочка, дорогая моя мамочка… Нет, не могу… И уже… предана земле… Боже, как это трагично! Ушла из жизни, не дождавшись моего триумфа. И до чего жаль, что я не успел, не сумел убедить драгоценную, мою родную в своей правоте!.. * * * На холостяцкой вечеринке было все в точности, как обещала Сабина, тоги, венки, вино ( мы его не стали разбавлять), милые шутки и розыгрыши. Это вначале. Как бы для разминки. А потом… Память запечатлела причудливую невнятину того, что происходило потом во владениях современной ветреной женщины. В моем бедном сознании мельтешил вихрящихся хаос событий. Он, этот хаос, был столь поразителен, что я почти уверовал в магическую «машину времени», унесшую меня бог знает в какую даль времен. И вот чудо-то: я в этом сумаcшествии был не зрителем (если бы так!), а активнейшим действующим лицом. Пел, плясал, скакал, показывая приемы и позы. Пенье мое , правда, никто, кроме ласковой Наты, не хотел слушать, но я твердо заявил: пока не исполню всего репертуара, ко второму, главному действию сатурналии не перейдем. Возражать не стали и тут я дал себе волю. А какая выдумщица Сабина! И до чего же она, стервочка, соблазнительна! Где-то раздобыла медвежью бурую шкуру, потертую в нескольких местах, нарядила в нее меня, почти голенького, и заставила поочередно «терзать», тоже голеньких Майю, Нату, Тимура и Саида, привязанных ею к дивану и креслам. Потом затеяли безумную игру в «уединения» (нас было три пары, а у Сабины как раз три комнаты). Выбор делался по жребию. И что же? Мне досталась пухленькая, ласковая Наточка. Весь вечер она, можно сказать, осаждала меня. Когда Наточка приближалась, я чувствовал, она прямо-таки пылает желанием обвить мою шею своими полненькими ручками, впиться губами в губы. И вот безумная толстушка в моих объятиях. И это еще что! Под конец Сабина придумала «свадьбу»! Меня женили почти как Нерона на малолетке-красавчике Эмиле, объявленным моей «невестой» и наряженном в венчальное платье. После величия пирующие заперли нас с Эмилем в спальне, а сами продолжали резвиться во всю. Так мы веселились. Только вчера я был лошаком несмысленным, ныне же стал мудрым, аки змий, - вот что сотворила со мной сатурналия. Только теперь я вполне постиг Нерона, его широкую, щедрую душу, рвущуюся к воле, к жизни отважной, устремленной к слиянию с веселыми демонами вселенной. Нерон – враг глупых запретов, превращающих живого человека в восковой манекен. Нерон – первая предтеча Ренессанса, эпохи полного раскрепощения личности. Как он могуч, талантлив, красив, раскован! Как блистал бы он в наше время, изумляя мир способностью быть одновременно тираном и жертвой, государственным деятелем и писателем, добродетельным мужем и неистощимым ловеласом, кровожадным убийцей и милым добряком. Нерон неординарен. Он ярок и могуч, как только что родившаяся в пучине космоса новая звезда, в нем определеннее, чем во всех нас, проявилась сокровенная сущность человека, совмещающего в себе чистоту духовного прозрения и гаденькую сладость обморочного порока. Нерон нам нужен сегодня. Только Нерон, красивый, жестокий, неутомимый, талантливый во всем, смело сбрасывающий тогу гнусного лицемерия и угодливого законопослушания, может вдохнуть живую душу в наше время, пустое, как гремучее изделие из телячьей шкуры. * * * Ах-ах! Злые языки донесли Авочке о сатурналии, рассказали обо мне всё, даже о медвежьей шкуре, даже о мальчике Эмиле и подвенечном уборе и о пухленькой Наточке. «Ненавижу!» - бросила мне в лицо Авелина (она еще пожалеет об этом!) и, затолкнув в сумку свои тряпки, ушла к матери. Что ж, от верной жены, как сказал поэт эпохи тоталитаризма, «мы бледной немочью заражены». Прощай, дорогая, мне грустно от сознания невозвратимости потери, но… кони ржут, трубы трубят, слава звенит – битва ждет своего бесстрашного витязя. Многое мне еще предстоит свершить: закончить труды, сделать их достоянием просвещенных умов, добиться благ, завоевать Сабину, не упустить из виду и ласковую Наточку, отыскать и примерно наказать доносчика. И еще многое мне следует сварганить такого, что заранее нельзя угадать и предвидеть. |
www.moritс.narod.ru © Юрий Мориц. Авторский сайт. Все права защищены.
|