 |
|
→ Главная → Проза → Сказки → Ссылки |
Жизнеописание петербуржцаМой отец, Мориц Александр Карпович, никогда не рассказывал о себе, о своем прошлом, даже о родителях, хотя человеком он был общительным и разговорчивым… Крупицы сведений о нем мне, его старшему сыну, приходилось извлекать из рассказов матери и ее «Воспоминаний», сохранившихся в обширной рукописи, а также из небогатого семейного архива. Отец был человеком скромным и неприметным. Конторский служащий, каких не счесть… Что тут скажешь? Но за его «незаметностью» скрывалась личность поистине замечательная, достойная благодарной памяти. Немало об отце мною рассказано в романе «Разиня» и крошечной повести «Свет незакатный». В них отец выведен под фамилией Зевков. Здесь же будут сообщены читателям лишь строгие факты, подкрепленные документами и достоверными воспоминаниями. Родился отец 13 сентября (несчастливая дата!) 1905 года ( страшное время!), в Петербурге, в семье Морица Карпа Васильевича, наборщика типографии А.С.Суворина. Как видно, он был высокооплачиваемым специалистом - зарплата доставлялась на дом курьером, семья имела возможность, живя в Питере, снимать трехкомнатную квартиру. Все бы хорошо, вот только расти отцу довелось без матери - умерла, оставив сына младенцем. Ее место заняла мачеха, с которой у пасынка сложились настолько тяжелые отношения, что он, тогда еще подросток, покинул семью, переселившись к старшему брату, Михаилу, жителю Архангельска. Но и тут его настигла злая беда. В марте 19-го года брат заболел тифом и умер. Возвращаться в дом отца подросток не захотел, предпочел скитания по стране, хотя бы и в роли беспризорника. Шел 19-й год. Гражданская война еще не закончилась. Голод, разруха. В этой предельно трудной обстановке юного скитальца настигали бесчисленные беды, но случались и удачи. Красноармейцы одной из воинских частей призрели парнишку, приняв в свою суровую и вместе надежную семью. Так началась служба Сашки Морица в рядах Красной Армии. Она продолжалась без малого два года и не напоминала увеселительную прогулку. Отец ничего не рассказывал об этом периоде своей жизни и только однажды поведал мне о знаменательном военном эпизоде. Летом мы, в то время жители Гдова, всей семьей отправились на Чудское озеро и там загорали на пляже. Заметив небольшой шрам на ступне отца, спросил о его происхождении. - Ранен был, - ответил отец неохотно, - часть наша двигалась по степи растянувшейся колонной. Обстреливали нас шрапнелью. Мне так садануло по ноге, что солдатский ботинок, новый почти, развалило. И кровища, конечно… К частью, меня пожалели, взяли в повозку. - Так ты был ранен? - спросил я взволнованно. - И что из этого? - Не награжден, никак не отмечен? Отец рассмеялся. - Можно ли хвастаться ранением в пятку? - таков был его ответ. Довелось юному красноармейцу служить рядовым бойцом, вестовым, телефонистом. В 1921 году, после тяжелого заболевания, пришлось расстаться с армейской службой и вернуться в родной Питер. Начался новый и чрезвычайно важный период в его жизни. Поступив на Телефонно-телеграфный завод имени Кулакова - было такое предприятие в городе, - он с головой окунулся в кипучую жизнь не только заводского коллектива, но и городской молодежи. Вступил в комсомол, много работал над собой, увлекался поэзией и сам писал стихи. Неплохо рисуя и обладая красивым почерком, редактировал и оформлял заводскую стенную газету. Пробудился интерес к публицистике, его заметки и небольшие статейки все чаще стали появляться в прессе. Популярность Сашки Морица в молодежной среде росла, что позволило юному общественнику и рабкору, покинув Кулаковский завод, так его называли тогда, перейти на профессиональную комсомольскую работу. И тут Александр развернулся во всю силу своих незаурядных способностей агитатора, организатора, публициста. Его статьи печатают солидные газеты - «Смена», «Трудовая правда», журнал «Рабселькор». С Питером все же на время пришлось расстаться по причине сугубо политической. Зиновьевская оппозиция Центральному Комитету, разгромленная в 1924 г., захватила и часть комсомольского актива. И на нее тоже обрушилась, если не кара, то жесткое остережение. Секретарь ячейки доверительно шепнул Морицу: « Тебе, дорогой, следует поскорее уехать из Питера. Понял?» И добавил, реагируя на недоумение парня: « Не расстраивайся. Это не надолго. В Питере в эту пору жилось трудно. Многие жители потянулись в провинцию. В Лугу перебрался и отец Александра с семейством. Туда же, последовав совету руководства, направился и его сын. И на новом месте он заявил о себе как активный деятель, умеющий добиваться в своей работе зримого, конкретного результата. «Во Хмеру и в Посолодине» - так называется статья, опубликованная в газете «Крестьянская правда» (20 авг 1924 г.). Для нас она примечательна несколькими строками, посвященными Саше Морицу. Приводим здесь отрывок из этой статьи: «Стали здесь работать умные, даровитые парни - 18 летний юноша рабочий Мориц и 14 летний мальчуган Александров, сын бедняка крестьянина. Вера в свое дело, неутомимость в работе, уменье привлекать к себе сверстников, политические знания - всего этого в Морице через край. Он и стенную газету издает, и в нашей « Крестьянской правде» пишет. Целыми днями он носится по волости с собрания на собрание. Так как батраки здесь - дети пастушонки, взялся Мориц за улучшение их быта и уже 42 хозяев заставил подписать договоры с батраками…» Герою этого очерка довелось побывать и на руководящих комсомольских должностях, но чаще обстоятельства заставляли вплотную заниматься низовой практической работой. Так в марте 1924 г. он получил назначение на должность заведующего районной избой-читальней в селе Сиалеевский Майдан Пензенской губернии. На практике таких заведующих называли попросту - избачами. И вот тут-то, в Майдане, и произошло событие, которое сам Александр Мориц считал главным в своей жизни. Об этом событии поведала в своих воспоминаниях та, с кем через три месяца судьба связала Александра навсегда. Это была юная девушка, дочь крестьянина-бедняка, Варвара Ивановна Брябрина. Приводим отрывок из этих «Воспоминаний». Был конец февраля 1926 года. Как всегда, к вечеру, я пошла в избу-читальню. У крыльца собрались подружки и сразу мне сообщили: «новый избач приехал, говорят, из Ленинграда. Мориц фамилия». А тут и он подошел, новый избач. Со всеми нами поздоровался. Крепко пожимал каждой руку и глуховатым баском называл свою фамилию. Все мы гурьбой ввалились в избу-читальню. В первой ее большой комнате, во всю длину стоял стол, накрытый красной материей. На этом столе новый избач разложил газеты и журналы Скамеек на всех не хватало, мы, девчата, стояли у стены и с упоением грызли семечки. Мориц одет был очень просто. Длинный пиджак на вате он оставил в соседней комнате и появился в в зеленых, очень узких брюках. На ногах - простые солдатские сапоги. Зеленая гимнастерка с очень высоким воротом. Была стянута в талии широким солдатским ремнем. И без того тонкая талия казалась совсем девичьей. Светлорусые волосы были коротко подстрижены и ровной челкой закрывали половину лба. Избач меня определенно заинтересовал. Он был совсем не похож на наших майданских ребят. В избе-читальне стояла тишина - Мориц делал свое дело очень серьезно и, главное, умел занять людей интересной беседой. В течение вечера он подходил ко мне несколько раз, приглашая записаться в библиотечный кружок. Я подумала, какая скука, должно быть, этот кружок, и все-таки согласилась. После закрытия читальни Мориц пошел меня провожать. Ночь лунная, светло, как днем. Идем медленно, больше молчим, и только снег скрипит под его солдатскими сапогами. Я была смелее его и, не мешкая, заметила, почему бы ему не взять меня под руку. « Не люблю, - ответил он со всей откровенностью. - Так лучше, идешь. Руками машешь». Заговорили о разных пустяках и вдруг неожиданный вопрос: « Ты любишь детей?» - «Люблю», - говорю. Следующий вопрос ошеломляющий: « Если полюбишь, пойдешь за меня замуж?» - «Если полюблю, пойду», - отвечаю. Вот такие вопросы задавал мне в первый вечер нашего знакомства серьезный, очень серьезный, новый майданский избач Сашка Мориц. Сашкой я его не стала звать. Стал он у меня Шурой. Мы с ним договорились приходить в библиотеку пораньше, чтобы провести инвентаризацию книг. Работа не заняла слишком много времени. Стала я писать список книг, но Шура осторожно отнял у меня ручку и стал писать сам. Тут я увидела, что почерк у него очень красивый. Просто удивительно, как быстро установились между нами дружеские отношения. Мне с Шурой было просто и спокойно. Ничего похожего на отношение к девушкам у деревенских ребят, не имеющих понятия о возможности отношений чисто товарищеских.. А Шура был, прежде всего, хорошим товарищем, чутким, внимательным. Сколько мы с ним говорили! Он любил поэзию, да и сам писал стихи. Особенно любил Блока и Маяковского. От Шуры я впервые узнала об этих поэтах Он так и сыпал цитатами из их произведений, а «Двенадцать» Блока знал наизусть. Много рассказывал о кипучей общественной и партийной жизни той поры, о любимом Питере. Однажды зашла речь о Зиновьеве, о том как он своим писклявым голосом умел завораживать молодежь. Вот тут я была полным профаном и вообще эта тема меня в то время совершенно не интересовала. Но я делала вид, что все понимаю, это чтобы не обидеть увлеченного рассказчика. Так прошло три месяца. Наступил апрель 1926 года Весна. Разлилась река Истра. Я с подружками пошла на гору, откуда хорошо было видно реку. А Шура был уже там. Увидела его и сердце сжалось предчувствием конца девичьей воли». Уже в мае 1926 года Александр Мориц получил новое назначение ответственного секретаря Чембарского волостного комитета комсомола. В Чембаре молодожены в положенный природой срок обзавелись первенцем. В коротенькой поэмке, посвященной «Юрке», то есть, первенцу, раскрывается суть основных занятий Александра и его юной супруги в то время: В чембарской деревне, в избе,
Через год Александр Мориц с семьей получили возможность вернуться в родной Питер. Только это был уже Ленинград Поселились в большой коммунальной квартире Обзавелись друзьями. Морицев часто навещал и давний друг Александра - Василий Звездов, единомышленник по делам не только комсомольским, но и партийным, Спорили, соглашались, пели песни из утесовского репертуара. С годами работа комсомольского и партийного аппаратчика начинала все более тяготить ортодоксально прямого питерца Александра. Участившиеся конфликты с косным партийным руководством в 1930 г. побудили его выйти из партии. Пришлось срочно менять профессию, да и весь уклад жизни. После недолгой учебы на специальных курсах обрел специальность счетного работника, поумерил пыл в газетной публицистике. Предпринимались им попытки публикации художественных произведений, созданию которых отдавалось немало духовного жара В 1936 г. он послал в столичное издательство стихотворную книжечку «От зимы до зимы», снабженную иллюстрациями. Увы, книжечку вскоре вернули. Неудачи такого рода объяснялись не только профессиональной неподготовленностью, но и отсутствием должного образования. В «Автобиографии» Александр Мориц честно сообщал: «Учился в начальном и в высшем начальном городском 4-классном училище, которого окончил 2 класса». Ему ли было тягаться с профессионалами, мэтрами жанра? Морицы часто переезжали из города в город, что объяснялось проблемами с трудоустройством . Красноуфимск, Старая Русса, Порхов, Мурманск, Гдов - таков далеко не полный перечень мест их недолгого пребывания. В память врезался траурный день 1 декабря 1934 г. Тесная комната в старорусской квартире Морицев завалена свежими газетами. Глава семейства жадно поглощает информацию об упоминаемых в прессе лицах - многие из них были ему хорошо знакомы, а сын, вооружившись ножницами, вырезает из газет фотографии. Их очень много. И на всех один человек - Сергей Миронович Киров, восхищавший старшего сына Александра мужественной статью народного трибуна. Киров убит Николаевым. Это невероятно! Так думал старший Мориц. Он неплохо знал убийцу Кирова, состоял вместе с ним на учете в одной партийной организации. Николаев был типичный середнячок, ничем не примечательный. Зачем же он поднял руку на любимца партии, да что там - страны? У Александра имелась весомая версия свершившейся трагедии. Рыжеволосая супруга Николаева работала секретарем у Кирова, проявлявшего к ней повышенное внимание. Ревность - вот что подняло руку убийцы. Но, как позже выяснилось, имелись и более серьезные причины для устранения популярнейшего лидера с политического Олимпа, и в этой ситуации простак Николаев оказался весьма полезной фигурой в грязной игре партийных авантюристов. Вскоре начались аресты. Газеты пестрели списками лиц, якобы, причастных к убийству Кирова. Среди них значился и Василий Иванович Звездов. Он был расстрелян в 1935 г., а через четверть века реабилитирован. Трагическая гибель ни в чем не повинного друга потрясла Александра Морица. Потрясла и напугала. Понимал, что и к нему могут заявиться ночью люди в хаки и начать обыск. Письма! Сколько их было от Василия! Все они, как и фотографии, были немедленно преданы огню. В 37-м году волна репрессий достигла высшей точки. Семья Морицев в этом ужасном году пребывала в Гдове, крошечном, утопающем в садах городке. Отец в который раз ревизовал свой небогатый архив, безжалостно истребляя все, что могло, хотя бы косвенно, намекнуть на «неблагонадежность» бывшего партийного активиста. Зрела мысль и о том, чтобы как-то выразить, подчеркнуть свою лояльность к власти. И тут на помощь пришла мысль о домашнем литературном журнале. Мысль эта ласкала душу бывшего рабкора, редактора и создателя многих стенгазет, украшающих стенды предприятий, учреждений, - везде, где довелось трудиться в молодости. Так родилась и созрела мысль о домашнем литературном журнале. К 7 ноября 37-го года, Октябрьским торжествам, первый номер такого журнала Морицем был создан. В передовице, названной «Наш подарок Октябрю», говорилось: «Журнал «Наш быт» будет отражать жизнь нашей семьи. Все интересные рисунки, рассказы, стихи любого члена семьи будут помещены в журнале. Кроме того, будут обсуждаться положительные и отрицательные черты и действия членов семьи с целью их исправления или поощрения. Основная цель журнала - выявить и организовать наши творческие силы и общими усилиями постараться развить их». Немного лукавил редактор, и он же создатель журнала. Ко дню выхода первого номера в авторском активе, помимо родителей, находились десятилетний Юра, шестилетняя Людмилка. А вот младший член семьи, трехлетний Вова, проходил длительное лечение в Псковском костно-туберкулезном санатории. Журнал, как мы видим, создавался с мыслью о том, что авторский актив в скором времени подрастет и творчески созреет. Ну, а пока… большеформатные страницы нового издания заполнила наскоро состряпанная главой семейства поэма «Праздничный маршрут». Это произведение, к сожалению, было лишено художественных достоинств, но зато содержало неоспоримые свидетельства лояльности, преданности подозрительного Морица советской власти, партии и, конечно, лично товарищу Сталину. Если бы в семью, в ночную пору, нагрянули « истребители контрреволюции», то хитрая уловка еще одного «врага народа» могла бы их только рассмешить. Но… беда миновала. Кроме передовицы и поэмы-громадины, в первом номере были помещены две статейки. Одна из них - литературный дебют десятилетнего Юры, то есть, автора данного очерка. Статейка называлась «Наша мама - передовая женщина». В ней сообщалось: «Наша мама… не сидит у плиты, как некоторые хозяйки. Она пишет заметки в газеты. Благодаря ее заметке горсовет выстроил мостки от моста до нашей школы»… По мнению врачей, для скорейшего выздоровления трехлетнего Вовы семье было целесообразно переехать на юг. В 1938 г. семья переезжает в Ташкент. Здесь малыш продолжает лечение в санатории. Второй номер «Нашего быта» вышел к 1 января 1939 г. В нем уже не было и следа комуфляжности, столь характерной для первого, гдовского, номера. Появление каждого нового номера журнала нами воспринималось как праздник. Почти все в этом иронично-наивном издании дышало простотой, своеобразным домашним интимом. Никто из посторонних не знал о существовании журнала, ни в чьи чужие руки он никогда не попадал. А вот члены семьи, и взрослые, и малыши, понимали: это наше, и для нас очень важное и дорогое. Конечно, участие каждого члена семьи в журнале воспринималось отчасти как своеобразная игра, может быть. даже развлечение, но в такой затее зрело и нечто важное, существенное, что позже отзывалось в созидании жизненных судеб. В 40-м году вышло два номера - третий и четвертый, а пятый, уже военный, в августе 1941 года. Во всех этих выпусках участвовали все члены семьи. Так что первоначальное намерение создателя журнала - способствовать культурному уровню авторов - в известной степени оправдалось. В 1942 г. отец начал работать над шестым номером журнала. Призывная повестка из военкомата прервала эту работу Началась армейская, а затем и фронтовая эпопея Александра Морица. Не было больше журнала «Наш быт», но его дух еще жил во фронтовой переписке. Подросший Вовчик, избавившийся к тому времени от болезни, посылал на армейский адрес отца не только письма, но и стихи, рисунки, страницы из дневников и даже фрагменты поэмы «Петром его зовут», которую сочинял день за днем. Это и многое другое было реальным продолжением «Нашего быта». Только вот отцу уже не суждено было все это узнать. В октябре 42-го года семья проводила отца на войну. А ровно через год была ошеломлена траурным сообщением о его трагической гибели в бою с немецкими захватчиками. Так завершилась жизнь Александра Морица. Погиб он вблизи села Волокошенского Полесской области и там же был похоронен в братской могиле. Пусть же этот короткий очерк послужит делу сохранения памяти о славном человеке, чья жизнь, как и жизнь многих миллионов других прекрасных людей, была порушена нашествием полчищ гитлеровских извергов. Ю. Мориц |
www.moritс.narod.ru © Юрий Мориц. Авторский сайт. Все права защищены.
|